Все началось, когда я поняла, что могу говорить с анти-Я. Может, они как-то по-другому называются, но все зовут их так. Сначала испугалась. Осторожно поспросив остальных, поняла, что они никто не могут этого. И стало очевидно, что меня, как только узнают, запрячут в психушку. Самое малое. А то и чего похуже. В том хаосе, что творился после вознесения Рубежа, никто не разбирался особо, прав или виноват – либо увозили всех подозрительных в Институт для изучения (оттуда так никто и не вернулся), либо убивали. Иногда и просто так убивали – посмотреть, что будет с телом. А оно исчезало. Одежда, побрякушки – все оставалось, а тело исчезало. Хорошо, что еще вовремя опомнились, а то уже и вовсе никого бы не осталось. Да, страшное творилось в Последний День. Сначала разбился самолет. Потом одна за другой впечатывались в стену машины, разбивали носы те, кто налетали на стену, а потом и, бывало, сходили с ума, видя, что разбились о своего двойника. А я вначале обрадовалась. Думаю: слава Богу. Теперь никогда не умрет мама, никогда не умрет Арей, и вообще никто никогда не умрет. И не нужно работать – каждый день в кошельке есть деньги, а кого Рубеж застал с пустой мошной – может пойти и занять, все охотно дадут. Холодильник забит свежими продуктами, погода прекрасная – февраль выдался на редкость теплым, зацвели нарциссы и тюльпаны… Но со временем страшно захотелось роз. Именно таких, со своего палисадника. И вишни. И снега. Много чего захотелось, но я сказала себе: за бессмертие не такая уж большая цена. В конце концов, есть гели для душа с запахом розы и вишневые конфеты. Где-то, может, уже и растут розы, но за сутки туда не долететь. Но у меня же был Арей. И каждый день его чудесные карие глаза в опушке черных ресниц. Каждое счастливое утро я просыпалась рядом с ним и видела его тем самым – тридцатилетним, в самом соку, с крепким телом и белоснежными зубами. Каждое утро он целовал меня, наваливался сверху, такой мягкий, горячий, пахнущий весной, любовью, сексом. И каждый день я умирала в его руках. Каждый день. До того, как погиб Рихард. На следующее после смерти Рихарда утро Арей проснулся другим. Я увидела в его глазах новое. И испугалась. Даже не так. Ужаснулась. Рядом лежал посторонний мужчина. И он не взял меня. И больше никогда не брал меня по утрам. Все бы ничего, и к обеду он уже оттаивал, дальше все было как всегда, и я видела, как он любит меня. До самой ночи. Но мои сутки урезались на эти часы – от рассвета до обеда. Это время теперь было посвящено боли. Я перепробовала все – старалась проспать до Утра, когда солнце заливало окна, или с рассветом принималась тормошить Арея, ласкать его. Он еще спал, а я уже начинала свой поход по его телу – по теплым, пахнущим потом лодыжкам и вверх, задыхаясь от любви и сладости – мой, мой, мой, мои выемки-впадинки-морщинки-складочки. Мои волосинки, ноготочки, капельки. Самый лучший, самый. Пока не натыкалась на его взгляд. Завязывала глаза – не помогало. Я чувствовала. Тогда я стала сбегать. Сначала я просто приходила к стене. Потом принялась разговаривать с анти-Я, и она меня понимала как никто другой. - Надо бежать, понимаешь? – говорила я. – Иначе я умру. Или Арей умрет, что, в принципе, равносильно. А все к этому и идет. Это не будет продолжаться вечно. Я никогда не забеременею, не рожу ему ребенка. Может, я уже сейчас беременна, но никогда не узнаю об этом. У меня лежит вечный талончик к врачу – на завтра. А завтра не наступит никогда. Сегодня же Арей может уйти от меня. Могу я ему надоесть? Запросто. Вокруг столько молодых, красивых тел. Вот хоть Аника. Она к нему клеилась, я знаю. Анти-Я понимающе кивнула. - Он нашел мой сверток. И похоже, как-то неправильно понял. Сначала он подумал, что я схожу с ума и выдумываю себе ребенка, которого у меня никогда не будет. Потом решил, что я готовлю побег от него. Потом подумал, что я изменяю ему. Хотя, само понятие «измена» сейчас – анекдот. Нечто несуществующее. Измена – перемена – нарушение порядка. А если нет никакого порядка, как можно это изменить? Есть только одно: я люблю его. Уже десять тысяч суток я его люблю. И буду с ним. Он умрет – умру и я. Я так решила. Что скажешь? - Тебе надо бежать, - грустно ответила анти-Я. Это было уже сто раз. А может и больше. И сто раз анти-Я показывала мне Брешь. Оттуда, с той стороны, пахло дождем и снегом. Пахло розами и вишней. Оттуда ветер доносил детские голоса. Но Брешь была очень узкой. Я бы там прошла, но Арей – нет. И сто раз я рыла землю – руками, ногтями, всем, что попадется под руку, рыла всю ночь, до рассвета, до часа-ноль, чтобы успеть лечь рядом с ним и проснуться с ним, каждый день надеясь, что Брешь останется широкой и мы пойдем вместе с ним на Ту сторону. И я не могу рассказать ему об этом. Потому что он точно вытолкнет меня туда. И останется здесь – без меня. Потому что он меня любит. И я буду копать. И мы уйдем туда однажды – и пусть будет что будет, пусть он меня бросит, уйдет, пусть он состарится и умрет, но я должна сделать это быстрее, чем он найдет «шольц»…
|