Признаюсь, мне нравятся девичьи ножки. Ножки пухленьких, сбитеньких девушек, пышущие деревенским здоровьем и сексуальностью. Как-то раз я был на уборке яблок. Ну, это дело обычное: туда загоняют всех подряд – иногда даже солдат, ну и сотрудников сельскохозяйственных институтов, конечно. Сады у нас просто роскошные: самые новые сорта, ветви ломятся от спелых, ало-золотистых, медвяных яблок, сочных, брызжущих при надкусе груш, сливы, над которой вьются тучи напористых и нахальных ос, девушки в маечках, липнущих к телу от пота, спортивных шортиках и штанишках, покрытые густым слоем карамельного загара. Попки и ножки у них, кстати, на заглядение: а вы согнитесь и разогнитесь за день сто три раза, глядишь и у вас ягодицы приобретут пружинистую аппетитность (ничуть не хуже, чем у какой-нибудь Сочинской бобслеистки). Загляденье, одним словом. Мы собирали яблоки с деревьев: тугие, крепкие плоды, покрытые матовым налётом спелости, красными прожилками поверх канареечной желтизны. Большую часть плодов можно было обрывать, не вставая на цыпочки: сейчас в моде низкорослые сорта. Но для самых верхушек приходилось взбираться на шаткие лестницы. Ножек и ягодиц кругом было полным-полно: жарища стояла катастрофическая, девушки разделись до весьма символических шорт, потёртых треников, топиков и кроссовок. Яблоки с сочным «хр-рум!» отрывались и падали в иван-чай, вынуждая загородных красоток наклоняться и подбирать их: тугие ягодицы, полоски загорелой кожи между майкой и поясом, прямые ножки – тут не до стеснения, ноги гудят, выступает пот. Лица загорелые, как у молдаванок. Здесь, вдали от большого города, всё как-то проще и естественней. — Ты смори, какой генетический материал, — кивает один парень другому. Девушка хихикает, не оборачиваясь. Яблоки нужно кидать в ящики, выставленные в два ряда, на прицепе от трактора. Трактор ровнёхонько шириной в прогалину между яблоневыми рядами, обходить его долго и муторно, так что, когда первый ряд заполняется, народ просто перегибается через ящики и высыпает сбор в дальний ящик. И вот, картина маслом: девушка по имени Таня, умеренной симпатичности, немного пухловатая, загоревшая до цвета карамельной позолоты (как случается с блондинками), светло-выгоревшими волосами, перегибается через ящики. Её спортивные брючки так тесно обтягивают ягодицы, что прорисовывают каждую чёрточку. Взгляды тракториста и двух сотрудников отдела селекции устремляются на неё. Улыбаясь, девушка перебирает яблоки – покрупнее в один ящик, помельче – в другой, неформат – в третий. Ножки прямые, как на «потягушках» на уроке физкультуры; светло-розовая ткань ласкает зрелище, по-деревенски свежее в своей естественности. Она знает, что на неё смотрят, улыбается. Таня, Таня! Помню я и другие ножки, на этот раз на уборке смородины: жара была та ещё, и одна из девушек, и без того одетая не слишком скромно, стянула топик, оставшись в лёгких спортивных шортиках и спортивном лифчике, поддерживающем грудь – размера третьего, не меньше: это при том, что ножки, как раз (да и всё прочее) были вполне стройными, даже худоватыми. А потом мы ехали в служебном автобусе, набившись битком, где крепкие, чуть влажные ягодицы красоток невольно прижимались к бёдрам парней… Вечно мы любуемся всякими моделями из упаднических журналов «загнивающего Запада». А зачем? Зачем, когда всё лето девушки в цветастых платьях, липнущих к ногам от пота, с щёчками, пухлыми от молока и мёда, румяными от смущения, открывают крепкие, хрусткие плоды, кидают их в картонные коробки – и улыбаются?
|