А когда уже забанят Вишневского?
Ням-ням-ням
разве не уже?
Plectrude
28 минут назад
здравствуйте, Ням)))
Plectrude
27 минут назад
Привет )
Ням-ням-ням
26 минут назад
Привет )
Ням-ням-ням
26 минут назад
В очередной раз, а не уже...
Ням-ням-ням
24 минуты назад
вы думаете, это реинкарнация?
Plectrude
24 минуты назад
Я знаю. И это не реинкарнация. Он всегда здесь, просто иногда появляется испортить воздух.
Ням-ням-ням
22 минуты назад
с ним веселее)))
Plectrude
20 минут назад
Было раньше, пока он не сошел с ума.
Ням-ням-ням
19 минут назад
не знаю, он у меня ассоциируется с родным ЭФ как блинчики с домом бабушки. Такая щемящая ностальгия...
Plectrude
18 минут назад
Плектруде, я не думаю что вы на самом деле школьница 15 годов, если честно. Так что шифруйтесь лучше
Ням-ням-ням
10 минут назад
Этот таракан Вишневский опять приполз что ли?
Cone
1 минуту назад
здесь есть мое фото))))
Plectrude
менее минуты назад
Кон, вечер добрый
Plectrude
менее минуты назад
Ням, Плектруд - нигериец)) Она же показывала себя - гарный хлопец!
логомама
менее минуты назад
Коне, вы с ним уже повстречались, сами этого не заметив
Ням-ням-ням
менее минуты назад
Марин, фото Ветра мы тоже видели)))
логомама
менее минуты назад
А видели бы вы меня на самом деле... )))
логомама
менее минуты назад
И Вам добрый вечер
Cone
менее минуты назад
Ксения, так-то я к вам в друзья добавилась))) в ВК вся моя биогрпфия
Plectrude
менее минуты назад
И под каким ником сия особь пряталсь?
Cone
менее минуты назад
Не могу сказать, но любой невооруженный глаз распознает его стиль
Ням-ням-ням
менее минуты назад
Марин, ты думаешь, в ВК нет ботов? Особенно - от литературы)) На странице НДК - настоящий паноптикум)) с теми же переименованиями))
логомама
менее минуты назад
Следить за его стилем - не стоит он того. А что мешает Вам назвать ник?
Cone
4 минуты назад
Трямс)
Gorgona Lite
2 минуты назад
Есть обстоятельства.
Ням-ням-ням
2 минуты назад
даже я уже догадалась))))))))
Plectrude
1 минуту назад
Логомама... знакомый ник... На материнстве есть?
Gorgona Lite
1 минуту назад
Обстоятельства непреодолимой силы?
Cone
менее минуты назад
...Определенной силы
Ням-ням-ням
менее минуты назад
ням, у вас очередной приступ паранойи?
Gorgona Lite
менее минуты назад
Нет. Я просто знаю, что на сайте крутится клон Вишни. Без всяких подозрений, просто знаю.
Ням-ням-ням
менее минуты назад
Ужас, Ням-ням! Клоны наступают, и они все вишнёвые!
Babolia
менее минуты назад
Подскажите. Только у меня такая беда. Написано что есть новые личные сообщения - захожу а ни одного нового Лс нет.
Ням-ням-ням
менее минуты назад
А мне кругом Валды мерещатся! Кошмар!!!!
Babolia
менее минуты назад
менее минуты назад
дабы не бросать сла на ветер, советую вам, Ням-ням-ням написать обоснованное письмо модераторам с указанием ника, под которым подозреваете Вишневского. Иначе ваши высказанные вслух подозрения - наговор на ничего не подозревающих эфовцев... Это как минимум обидно, если они не знают Вишневского. Как максимум-почётно, ага...
Gorgona Lite
менее минуты назад
может, это и не Вишневский, не уступет ему в объемности и силе комментов))))))))))
Plectrude
С приветом от сумасшедшего таракана!
"Лилово-розовые страсти".
В детском садике лилового такого розового цвета, старшая воспитательница тётя Маня Тугарина совершала утренний обход. Садик находился в нескольких тысячах километрах поблизости от известного издательства, и, наверное поэтому считался садиком для юных писателей и писательниц.
В зале для балаболов - весьма опасном месте, по мнению многих детсадовцев - сидел Бормокиб и уныло смотрел через запотевшее, грязное стекло на улицу. Услышав грозное шарканье, он оглянулся, насупился и снова отвернулся.
- Добренькое утречко, Бормокибушка, - ласково произнесла тётя Маня, пряча за спиной кувалду. - О религии, поди, размышляешь?
- Разгадываю тайное писание, - буркнул Бормокиб, по прежнему глядя в окно.
- Ты бы сходил, что ли, погулял... - проворковала тётя Маня. - А то ведь я могу и рассердиться немножко...
- Не хочу гулять. Там супердевушек нет. А если и есть, то не по карману они мне. Вот разгадаю тайное писание и снова примусь за роман про моделей, экспроприаторов, прессу, виллы и прочие шикарные вещи, о которых знаю уже очень много.
- Разгадал что-нибудь новенькое-то? - спросила тётя Маня, так, для порядка.
На самом деле ей было всё это индифферентно, куда больше её волновала погода, но как же не пообщаться с хорошим человеком? Тем паче, что если не разговаривать в этом некогда многолюдном зале, создастся впечатление, что все, как мамонты - того. А так уже беседа!
- Да два слова никак не могу по вертикали отгадать. В одном шесть букв, в другом двенадцать.
Он замолчал было, но тут же воскликнул:
- Но я разгадаю! Я уже понял, что в тайных писаниях сказано про то, как люди будут печатать всякую фигню в Инете, а другие - ею восхищаться, практически не читая! Да-да! А ведь этим писаниям тыщи лет! Уже тогда всё знали и описали!
Тётя Маня подошла ближе и сунула Бормокибу под нос кувалду.
- Понюхай, - нежно предложила она.
- Не хочу.
- Будешь о религии в этой комнате трындеть - придётся нюхнуть, - нежно проворковала тётя Маня и тут же гаркнула: - Понял меня,?!
Обычно после такого маленькие писатели писались, а некоторые ещё и какались, причём падая в обморок, но тут в который раз не сработало. Бормокиб был очень спокойным мальчиком, иначе говоря, ему было практически на всё плевать. Ну, разве что кроме Гелены Сомез.
- Да понял я давно... - пробурчал он. - Давно уже всё со всеми вами понятно. О религии нельзя, о политике нельзя, ни о чём толковом нельзя. А вот про блинчики можно. Ах да, как же я забыл. Ещё можно про половые сношения, но только без переходов на личности.
- Молодец, - удовлетворённо произнесла тётя Маня и погладила Бормокиба кувалдой по спине. Ласково так, чтобы привыкал.
Хотя, Бормокиб давно уже ко всему привык. Втайне он надеялся, что однажды, в этот самый зал, в котором он практически жил, придёт прекрасная нубо-незнакомка и скажет: "Ой, Бормокибчик мой, душа моя, бери же меня всю без остатка и учи разгадыванию тайных писаний, всяким филологическим навыкам и прочему, что ты познал. Бери меня всю, даже можешь потрогать сиськи. А ещё вот тебе чемодан денег. И кстати, я владею крупным издательством и искала тебя, чтобы прославить твои миниатюры про зомби-попугайчиков. Выпустить их все полным... о да, милый! полным... полным собранием сочинений!".
Она томно вздыхала после этих слов и отдавалась Бормокибу сначала на ковре, а потом в качалке.
Сладкие то были мечты, но, как нередко бывает, лишь мечтами они и оставались. Бормокиб вздохнул.
Тётя Маня в который раз потеряла к нему всяческий интерес, и хотела было уйти, чтобы полить на огородике на заднем дворе отравленную редиску для всяких клонов детсадовцев, но тут позади неё послышался шум. Он всё нарастал и нарастал и вскоре стало понятно, что это крики отчаяния.
В зал, размахивая руками, вбежало чудо природы. Вид оно имело весьма своеобразный. На круглой, словно репа, голове во все стороны торчали лохмы и патлы. Под ними располагалось бледное (чудо умывалось мучною водою) лицо с маленькими глазками и бледными губами. Сейчас чудо вращало глазами и громко пискляво кричало. Костюм чуда тоже привлекал внимание - чёрная, аккуратно выглаженная косуха со стразиками, вымазанные чёрной краской джинсы, с ровными стрелочками и плотно зашнурованные блестящие галоши. Чудо подпрыгивало и так громко визжало, что разобрать сразу, что его взволновало, у тёти Мани не получилось. Поэтому, чтобы немножко успокоить маленького писателя, она пнула по коленке и показав кувалду, сказала:
- Не заткнёшься - станешь блинчиком. Пожарим к ужину, пускай детсадовцы полакомятся. Всё развлечение. Понял?
Чудо закивало, отчего торчащие патлы принялись весело покачиваться. Если в такие моменты прислушаться, то отчётливо слышится звон маленьких бубенцов.
- Она меня покинула! - вдруг выкрикнул он и немедля словил тётиного леща, отчего шлёпнулся на задницу и заплакал.
- Все! Все меня обижают, - вытирая сопли, похрюкивало чудо. - А я третьего дня нашёл на ягодичке своей беленькой сыпь! А вчера меня чуть не покусал таракан!
- Что за таракан, - прищурилась тётя Маня. - Ну! Говори!
Испугавшись, что его снова будут бить, чудо, вырвал клок волос из своей непричёсанной головёнки и заверещал:
- Это не я! Он сам! Он меня обидел сильно! Он написал, что я дурак! Он сам дурак, говно и писька!
- Лопуховский, что ли? - скривилась тётя Маня. - Где ты его видел?
- Да их там тыщи! Всю кухню засрали!
- Точно. - мрачно произнесла тётя Маня. - Он.
В зал прибежала воспитательница помладше, в обтягивающем латексном костюме бэтвумен и с длинной кожаной плетью в холёных руках.
- Всё вытерла, - отчиталась она. - Всё, Манюсик, там всё теперь чистенько!
Тётя Маня задумчиво посмотрела на неё, но ничего не сказала.
- Что-то случилось, Манюсь? - встревожено спросила младшая воспитательница, известная тем, что практически в каждой ученической тетради маленьких писателей оставляла комментарий "Я тут между прочим воспитательница. Это так, между прочим. Не балуйте, если чё. А то задницы будут биты. То-то же!"
Некоторые маленькие писатели после ласковой просьбы не расслабляться пробовали что-то вякать. Таких добрая воспитательница ставила на горох. Шестичасовое гороховое стояние обычно помогало понять глупым маленьким писателям, кто в садике хозяин. Те, кто не понимали и не признавали себя никчемным говном без права голоса, а лишь какой-то фигнёй, что обязана соблюдать многочисленные правила, чаще всего придуманные на месте, которые маленькие писатели из старшей группы могли периодически не соблюдать - те получали пинка под зад и расслаблялись в карцере, не имея возможности ни возразить, ни оправдаться.
Иногда маленькие писатели из старших групп специально устраивали так, чтобы добрая тётя-младшая воспитательница раздала люлей младшим за то, что повелись на провокации старшеньких.
Бывало и так, что тёти воспитательницы узнавали про эти проделки. Понимая, что отпинали кого-то толком не разобравшись, виновного лишь в том, что дал сдачи, тётя Маня обычно с мудрым видом изрекала:
- А нечего было на провокации вестись. Так что получил за дело.
Младшая воспитательница Лиля ван Дан согласно кивала. В общем-то она всегда согласно кивала, когда тётя Маня что-либо произносила. В ответ её ценили, как надёжного и исполнительного помощника. А она, чувствуя себя элитой - и не без оснований - расхаживала гоголем по классам, где занимались маленькие придурки и маленькие умнички и говорила:
- Вот. Надо понимать. Слушаешь тётю Лилю - тётя Лиля тебе улыбается. А могла бы и пнуть...Но не пинает. Улыбается. А не слушаешь - сваливаешь в карцер. Подгоняемый ласковыми ударчиками моей, чувственной в нежной страсти блаженства, кувалдочке.
Обычно тётя Лиля говорила короткими фразами. Ей казалось это стильным. А уж в сочетании с флёром лёгкой загадочности своих замечаний в ученических тетрадках, эдакой недосказанности, которой она научилась у мастера по невнятнописанию, она чувствовала себя шикарной.
И если тётя Маня предпочитала провинившихся по её мнению маленьких писателей бить кувалдой по башке, чтобы те не путались под ногами, то тётя Лиля старалась этих бякушек пороть. Пороть она и умела и любила. Кувалду же носила больше для видимости, чтобы напустить страху, на маленьких писателей, и без того заикающихся в присутствии милых воспитательниц.
Тихо похрюкивающее чудо всхлипнуло, тут же испугавшись, что вместо ответа тёте Лиле, тётя Маня теперь зашвырнёт в него чем-нибудь увесистым. Но тётя Маня не обратила на всхлип никакого внимания. Вместо этого он произнесла:
- Скандалист, дурак, хам, гад и засранец.
В голосе её слышался звон стали.
- Лопуховский? - всплеснула руками тётя Лиля. - Вот ведь мерде!
- Он.
- Ну что за напасть?! Ну как же он надоел! Мало того, что не слушался и получал - справедливо получал, обращаю внимание! - почаще многих некоторых других маленьких писателей из категории "Засранцы, скандалисты, неадекваты, психи и прочее мурло" дубиной, кувалдой и плёткой, мало того, что его гада, давно уже замуровали в карцере насовсем - справедливо, разумеется! - мало того, что он после этого создал в карцере лабораторию по изготовлению клонов, так он ещё и снова пришёл бучу тут устраивать!
По столь длинной речи тёти Лили, обычно для неё нехарактерной, было понятно, что она взволновалась не на шутку.
- Предлагаю клона пристрелить, - скала она. - За пакгаузом. Из пулемёта. Ну, как обычно. Кстати, я совсем запямятовала, а за что мы его каждый раз насовсем пристреливаем?
- За клонов, разумеется, - сказала тётя Маня, поправив на носу очочки. - Ну и за многое другое. За неадекватное нашим правилам поведение. За хамство, без которого он просто не умеет общаться, за наглость, за то, что дурак. При том, что вроде дурак не глупый. В общем, много за что. Дерьмо ведь, а не маленький писатель. Устала я от его клонов.
- А я как устала! Я как устала! Я об него плётку поломала!
- И у меня руки бить устали. Гад он. Вот что мы сделаем. Понаблюдаем. Сразу банить не будем.
- Так он поднимет бучу! Народ слетится! В этом зале снова начнутся беседы, снова он полезет на трибуну!
- Ну, ежели полезет - так я его снова долбану кувалдой. Ну, а что делать? Работа такая.
- Труженица ты наша, - благоговейно прошептала тётя Лиля.
- А то!
Тётя Маня повернулась к чуду и грозно спросила, отчего тот немного описался:
- Ну, где ты его видел?! Сказывай?!
- Я-то тут причём?! - заверещало чудо. - Я ни при чём! Не бейте меня! Я голубых кровей страдалец за идеи дворянского сословия! Я вампир, между прочим!
- Заткнись. Вот так. А теперь скажи тихо и спокойно, где видел клонов. А то у меня голова идёт кругом от твоего визга.
- Я... я шёл...
- Говори, не бойся. Расскажешь спокойно, до вечера сможешь гулять в саду без наручников и пришпиленной к куртке надписи "Скоморох". Не расскажешь - получишь в тыкву и трое суток карцера.
Тётя Лиля хотела было поддакнуть, но перебивать старшую воспитательницу было не в её привычках, а та, похоже, не договорила.
- Всё понял, Казибобр?
Чудо мелко затрясло головой.
- Я... я шёл... как раз там... мимо карцера... чтобы помочиться...
- Не донёс?
- Не донёс.... Он как выскочил! Налетел на меня! Чуть не побил! И взгляд у него был такой! Такой... будто он хотел меня, как пролетарии в 1917 году дворян... Что я ему сделал? Неужто кровь моя голубая и белое лицо красавца-дворянина...
Тётя Маня не дала ему договорить.
- Всё, закройся, - сказала она.
Тётя Лиля ждала указаний.
- Затаимся. Бормокиб будет наживкой. Лопуховский часто на него клюёт, дурачок.
И две солидные воспитательницы спрятались за трибуной.
Спустя несколько минут в зал вошёл маленький не писатель Шкон. По обыкновению он был сердит. Тем более, что у него был пунктик на тему мании величия, а сегодня он вновь подглядывал в тетрадку одного из маленьких писателей, который судя по всему болел этим жутким заболеванием. Шкон очень много читал, в основном УГ, к тому же вполне соответствовал значению своего прозвища, согласно словарю Владимира Даля.
Презрительно взглянув в сторону Казибобры, что сидел на полу, расставив в стороны ноги и усердно размазывая сопли по белому лицу, маленький не писатель побагровел и заверещал:
- Я читал твой текст!!! Я заставил себя читать твой текст!!! Я в который раз заставил себя читать твой текст!!! Потому что там - то, что мне не нравится, как я люблю!!!
- Уходите, - оскорблёно и важно сообщил сопливый Казибобра. - Сегодня моя светлость не принимает. Тем более, такого невежу, как вы.
Маленький не писатель распалился не на шутку. Он принялся топать ногами, рвать на себе волосы и плеваться, чем привлёк внимание даже Бормокиба, практически уснувшего во время беседы воспитательниц и Казибобры.
- Говно, говно, говно, - плюясь, орал он. - Говно! Унылое говно! Уг-уг-уг-уг! Психологически ущербные каляки-маляки! Сплошное унылое говно на редкость! Сплошная мания величия! Невозможно же читать то, что я читаю! Непонятно же ничего!
Шкон довёл себя до такой истерики, что без чувств повалился на пол, успев сказать лишь: "отпишусь на недельке... праздник у меня сегодня".
Воспитательнцы любили Шкона. Он казался им очень умным парнем. К тому же из года в года повторяя все три шутки, которые знал, он веселил немало маленьких писателей и потому заслуженно слыл остроумцем.
- Пускай отдохнёт, - прошептала тётя Маня.
- Пускай, - кивнув, сказала тётя Лиля. - Устал совсем, трудяга, от критики-то. Трудится на благо детскому садику, легенда наша.
- Да, - всё так же тихо сказала тётя Маня. - Не то, что поганец Лопуховский.
- Точно, - кивнув, сказала тётя Лиля. - Совсем тебя этот мерзкий Лопух вымотал. Ну как так можно?
- Ему можно, - сказала тётя Маня. - Он уже насовсем закувалденный.
- Но отчего же не закувалдивается тогда? Нравится ему нас мучить, да? Я так устала его бить... так устала...
- Ладно, Лиль, не робей. Мы уже зацементировали проходы между карцером и коридором. И даже вход в садик немножко. Не пролезет, небось, говнюк-то.
- Небось не пролезет, - прошептала тётя Лиля. - А Бормокиб, заснул что ли, чай?
- Заснул. Ну и пусть. Он как проснётся - проблем в зале создаст. Ну его. Пусть спит. Кстати. Знаешь, что вчера было?
- Что?
- Мне вчера доложили, что одна из маленьких писательниц - на самом деле прапорщик. Ну я по башке прапорщику сразу кувалдой-то - бац!
- Клон?
- Думала, что да. Оказалось, что нет. Не прапорщик. Действительно маленькая писательница. Ну, принесла разумеется извинения.
- Ничего страшного, бывает.
- Да. Трудный выдался вечерочек.
- Ох и тяжела наша с тобой работа, - посетовала тётя Лиля. - Я порой думаю: хорошо бы в саду прогуляться, выпороть какого-нибудь красавца, да приковать его покрепче наручниками... но нет, приходиться трудиться, не покладая рук - пинать и стегать маленьких писателей, что нас не слушаются.
- Это - наш долг. Ведь кто, если не мы?