- Вот что, дамы, вам следует пообщаться без меня. А когда договоритесь до чего – к вашим услугам. И ушёл. Они остались. Зашли в беседку и долго о чём-то толковали. Я играл с Настюшей мячиком в пятнашки, когда мои жёны появились на садовой дорожке. В какой-то момент они остановились, покивали друг другу и разошлись в разные стороны. Ко мне направилась Даша. Я почему-то ждал пощёчины. Мне казалось это справедливо, хотя и не тактично. А она подошла, обняла, поцеловала: - Всё хорошо, милый. И побежала за Настюшей. Та в радостный визг и попала в Любины объятия. Вот они, взявшись за руки, удирают и прячутся меж садовых деревьев от нас с Дашей. Потом ребёнком завладели Никушки, утащили куда-то. Явились ряженые – они в слепого кота и хромую лису, а девочка наша стала длинноносым мальчиком в коротких штанишках и колпачке с кисточкой. К восторгу всех гостей очень профессионально исполнили популярную песенку. Объявили белый танец, и мама пригласила меня. Вальсируя, потребовала: - Помирись с дедом. - Это невозможно. - Я так хочу, - она топнула ножкой и сбилась с такта. - Он ведь тоже этого не хочет. - А ты попробуй – ты моложе. Только подойди, и сердце моё успокоится. Взял два бокала с коктейлем и направился к отставному генералу. Угощение он принял из моих рук, и я ободрился. - Как нынче сливы обещают, не хуже прошлогодних? Он понял меня, генерал ГРУ в отставке: - Всё следишь, не оставляешь старика вниманием? - А как же. Кто предупреждён, тот вооружён. А я бы не хотел быть под тобою, связанным и без оружия. Мимо прошла мама. Мы с дедом мило улыбнулись друг другу. Я поправил его плед, а генерал панибратски похлопал меня по холке. - Даже если ты покаешься, вслух скажешь, что с отцом это была ошибка, я всё равно не перестану винить тебя в его смерти. А стало быть, и не прощу. - А ведь когда-то я мог и тебя раздавить как клопа, одним движением пальца. Знать бы…. - То время ушло, и возврата к нему нет. Я мог бы оставить тебя своим вниманием, ну и наблюдением, конечно, но ты дорог маме, не безразличен другим близким. С этим приходится считаться. Предлагаю заключить пакт о ненападении. Я говорю маме, что замирился с тобой, а ты ей и всем подтверждаешь, что у тебя самый замечательный на свете внук. - Ущербно получается, - хмыкнул дед. – Я тебя хвалю, а ты меня нет. - А за что тебя хвалить? За убийство моего отца? - Ты не забыл, где я служил? Там с этим просто. - Человеком надо оставаться всегда и везде. Или Система не терпит индивидуальностей? Тогда чем тебе гордиться, за что ордена – был надёжным винтиком полупреступного механизма? - Ты хочешь, чтоб я застрелился, раскаявшись? - А что – у меня бы появился повод тебя уважать. Дед сделал паузу и совсем другим голосом и тоном сказал: - Очень прошу – вспомни эти слова у своей последней черты. И осуди меня тогда. К чему это я? Лёшка Гладышев на коне, в бешеной скачке за успехом, который, собственно, нужен ему только как результат дела, а не всеобщее признание. Чем, право, гордиться, если всё это от Билли, Всемогущего и Виртуального. А дед у последней черты с чувством исполненного долга, и меня считает удачливым противником более, чем наследным внуком. И, конечно же, он не возьмется за пистолет, чтобы сделать мой триумф полным. А я.? Я не могу простить ему смерти отца.
|